Главная | Содержание | Глава 39Текст главы набирал SSS Сергей@mail.ru
— скан стр.
01 — сноска
Глава 40 (сканы) 30.11.1981
30.09.1983 (правка автора)Подготовка к ночному поиску
Январь 1944 года
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Первый выход на передовую. Обрыв перед Бондарями. Подготовка к ночному
поиску. Наступление. Взятие траншеи левее обрыва и выход к Бондарям.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -3 января 1944 года.
Первый выход на передовую Не успели мы сделать и десятка шагов, как по тропе с нарастающим |визгом| гулом ударили немецкие снаряды. Ложиться в снег и ждать пока прекратится обстрел |огонь| было бесполезно. Так можно пролежать и дождаться снаряда |на открытом месте целый день|. А куда деваться? Свернуть в сторону и бежать по глубокому снегу? |долго не пробежишь|. Заранее никогда не знаешь где ударит снаряд. Под разрыв снаряда можешь угодить в любом месте. Одно спасение, не сбегая с тропы прибавить шагу |и рывком| добраться до ротной траншеи. |Мысли работают мгновенно|. Повел глазом вправо и влево, оценил где ложатся разрывы снарядов и решение готово. Хватая ртом воздух, мы добежали до ротной траншеи и скатились на дно. Думали, что на дне траншеи в укрытии будет тише. А тут еще хуже. |Немец бил вдоль всей траншеи|. Комья мерзлой земли летели повсюду. Снег и осколки брызгали кругом. Солдат стрелков в траншее не было. Солдаты народ проворный |смышленый|, вырыли под мерзлым грунтом в передней стенке норы и залезли туда |каждый для себя лазейку и спрятались туда. Как хочешь её назови, нора, подбрустверное укрытие Копали солдаты для каждый для себя| траншее. Куда ни ткнись, все норы заняты. В глубине их солдатские |спины и| ноги торчат. Траншея стала широкая. Двое, не прижимаясь к стенкам, могут свободно пройти. Скаты траншеи во многих местах обрушены. Куда тут деваться, когда немец бьет беспрерывно. Разрывы следуют то сзади, то спереди. |Вдоль траншей летит| мерзлая земля. Каждый десятый |разрывов с недолетом и перелетом один, два| снаряд залетает в траншею. Вот он вскинулся там. Попробуй |сунься туда| теперь угадай где ударит следующий. — Ну Федь! И завел ты меня! Может где в другом месте потише? — Тут везде одинаков. — Давай … по траншее |куда-нибудь в кpaй| — Пойдем левый край, там траншея подходит ближе к обрыву. Мы делаем перебежку до самого конца траншеи влево. Тут действительно тихо. Дальше за деревьями находится прогалок, за прогалком на опушке леса немцы сидят. — У них там что, траншея, окопы или дзоты? — Что там не знаю, а из пулеметов все время бьет. — Видно боятся? |— Чего-то немцы боятся?| — А чего им бояться? У нас в ротах по |пятнадцать| двадцать человек. — Ну знаешь! Они этого не знают и могут думать всякое, другое. |Может боятся что мы здесь готовим неожиданный удар| Мы сидим в самом конце траншеи. Немцы пускают изредка снаряды. Я прикрываю локтем лицо и глаза. |Немцы и сюда изредка пускают один, два снаряда. При каждом близком взрыве, я прикрываю локтем лицо и глаза|. — Ну все! Еще один снаряд, и от тебя останется мокрое место. А удары снова и снова сыпятся у самых ног, Ну все! Вот теперь конец! Но гул подлетающих снарядов внезапно утихает, тело расслабляется, вроде можно и передохнуть. Кажется жив? — спрашиваешь сам себя. На этот раз пронесло! — решаю я и пытаюсь сообразить, что делать дальше. — Хватит лежать! Пошли капитан! — торопит меня Рязанцев. — А то не успеем! Накроет опять! — Куда не успеем? Под снаряды попасть? Они могут накрыть нас и здесь и там в траншее, и по дороге в овраг. — Пока в стрельбе перерыв, успеем проскочить! — настаивал он. Первый выход на передовую, мы совершили втроем. С нами был ординарец Серега Курдюмов. |Я отдал Серегю бинокль. Рязанцев помог ему на спине развязать мешок, сует туда бинокль и затягивает шнурок|. Мы с Рязанцевым одеты в полушубки. Поверх них чистые маскхалаты. У Сергея под маскхалатом надета солдатская шинель и ватная стеганка. Маскхалат представлял собой белую ситцевую рубаху со шнурком внизу и такие же белые на шнурке и широкие до пят шаровары. Сергея на плече висит автомат, обмотанный чистыми бинтами, и на спине под рубахой вещмешок |как у горбатого горб. Мы с Рязанцевым перед выходом на передовую автоматов с собой не брали, у нас на ремне под маскхалатом пистолеты. Мы полежали еще немного. Потом встали и не торопясь пошли назад|. — Ну ладно, пошли! — медленно поднимаемся на ноги, идем обратно по тропе. |Когда попадаешь под хороший обстрел, одиночные снаряды вдоль тропы не страшны. Они действуют на нервы но от них не дрыгаешся, даже от близкого и хлесткого удара. На тропе каждый божий день убивало и ранило снующих туда и сюда солдат. Мы идем по тропе, завязав шапки ушанки вверх| . Нужно все время прислушиваться— Ну что скажешь Федя? Где будем брать языка? — Оборона полка висит над обрывом. Другого места для поиска нет. В это время из штаба полка прибежал связной. Меня вызывают туда по срочному делу. Начальник штаба, увидев меня сказал, не здороваясь: — Командир полка интересуется. Когда ты с разведчиками пойдешь на передовую в роты. — Когда? — Вот именно, когда? — Я сейчас только что от туда! А, что он собственно хочет от меня? Зачем я с разведчиками туда должен идти |ходить|? Что они должны делать в |стрелковой| роте? — Как что? — Вот именно, что? Сидеть под огнем и солдат сторожить? Мы с Рязанцевым были сегодня в траншее. Бьет, головы не поднимешь. Никак не пойму, что хочет от меня командир полка? — Он сказал что офицеры штаба должны бывать в стрелковых ротах. — И что же я там должен делать? |Дежурить там?| Мы с Рязанцевым были там. — Не дежурить, а бывать ежедневно. — Из офицеров штаба полка в ротах бываю |только| я. Если он хочет, чтобы я там сидел — пишите приказ. Только делами разведки я не буду заниматься |в это время. Этот пункт в приказе по полку должен быть отражен|. — Ладно! иди к себе! Я с командиром полка сам поговорю. Я смотрю на карту и вспоминаю свой первый выход. На переднем крае перед нашей траншеей находится не широкая полоса старых хвойных деревьев. Она |оставлена людьми| … по самому краю крутого обрыва. За обрывом внизу лежит снежное поле, там немецкие землянки, пулеметные гнезда и рубленные блиндажи. Полоса деревьев загораживает нам обзор обороны противника. Здесь растут высокие мощные ели . Они своими корнями удерживают край обрыва |от разрушения. Выруби деревья, корни сгниют и крутой обрыв сползет на паханое поле|. Под обрывом проходит речушка. Зимой ее не видно, она засыпана снегом. |здесь вероятно находится заливной луг. Люди сберегли от вырубки эту зеленую гряду старых деревьев. Она, наверное, и сейчас удерживает гряду от сползания вниз.| — "Ты что, совсем ошалел? Куда льешь |стерва|? Не видишь человеку в лицо брызги летят". Внизу щелкает затвор и обидчик шарахается в сторону. Дай бог пронесет! — думает пни дежурный телефонист, когда немец особенно усердно принимается обрабатывать наш передний край. Телефонист и молодой лейтенант командир стрелковой роты во время обстрелов находятся в землянке. В землянке перекрытие жидкое, в один слой жердочек и земли. Можно было очистить от сучьев поваленные деревья, распилить на бревна и накатать их |поверх землянок|. Но в завалы никто лезть не хочет. |Каждый из солдат имеет свое подземное укрытие. На лошаденке впряженной в сани бревна. Таскать из тыла сырые бревна никто не хотел. Так и остались телефонист и лейтенант сидеть в землянке под слоем тонких жердочек.| Снаряды на передовой носились по разному |поводу| в разное время и разного Калибра. Видать нервы у немцев шалили, боялись что мы вот-вот перейдем в наступление. И они с перепуга открывали бешеный огонь |по нашим позициям из немецких тылов начинала бить дальнобойная артиллерия|. — Ну что, Сергей! Собирайся! На передовую надо идти |топать|! — Я смотрю, Сергей, ты в новых валенках щеголяешь? Старшина приодел? — Старшина выдал новые, что надо! Мы присели, перед выходом покурили. |Каждый раз при входе в зону обстрела все мы по своему молча переживаем свои надежды и сомнения в этот момент|. — Ну ладно, пошли! — говорю я, и мы вылезаем из палатки и идем вдоль оврага. |потом| Не торопясь поднимаемся наверх, сворачиваем на тропу и идем по открытому полю. Здесь наверху холодный встречный ветер и мелкий снег ударяет в лицо. По твердой тропе бежит сыпучая пыль, под ногами скрипит налет колючего снега. |Из темноты палатки сразу на яркий свет в открытое поле, где|, Небо и снег слепят |и режут с непривычки | глаза. На нас надеты белые маскхалаты, от них как от снега слепящая белизна. Мы натягиваем на головы откидные белые капюшоны и, не торопясь, шагаем по узкой тропе. Поравнявшись с полковым НП, я замедляю шаг и показываю варежкой в сторону снежной кибитки Оборачиваюсь и смотрю на Сергея. Он улыбается и качает головой. Помню, мол, как я здесь втирал всем очки |на счет полковой разведки|. Узкая, притоптанная солдатскими ногами тропа пересекает снежное поле. Там впереди она свернет у одинокого куста, и обойдя бугорок, нырнет в стрелковую траншею. Если на снежное поле смотреть с высоты, то увидишь откуда и куда идут солдатские тропы. Здесь на снегу написано как на ладони. Мы пересекаем открытое поле и ускоряем свой шаг. До солдатской траншеи еще далеко, а в воздухе уже слышна шуршание снарядов. Через некоторое время 'до нас доходят приглушенные раскаты орудийных выстрелов. Мгновение и прикидываешь куда они полетят, где можно укрыться или упасть. Эти секунды до разрывов за многие годы привычно проверены. |В горле ком, по спине бегут мурашки, слышатся удары собственного сердца|. Мы продолжаем трусцой бежать по тропе, а в десятке метров уже вскидывается земля |от первых разрывов поднимается снежная пыль, звук, пролетают осколки|. Смотришь на брызги снежной пыли и |земли| и невольно замедляешь шаг в ожидании, что новый снаряд разорвется у тебя в ногах |или близко сбоку|. Но вот на миг на тропе пропадают разрывы, мы срываемся сразу с места и кидаемся перебежкой вперед. В этот момент уже не замечаешь ничего вокруг. |Поставь вагон на колючей проволоки на твоем пути, и ты залетишь в него с разбега. Я много раз ловил себя на этой мысли|. Нужно скорей добежать до солдатской траншеи. Какой там пейзаж и зимние картины! Тут только успевай ногами шевели |быстро работай. Все исчезает перед глазами когда кругом тебя летит мерзлая земля и рвутся снаряды|. "Ты видел где поворот тропы за кустом?" Спроси любого, кто под обстрелом бежал на передок. Он будет странно удивлен этому вопросу. У человека первая мысль поскорей добежать до укрытия. Траншея, это тебе не открытое поле! Спрыгнул в траншею и можно дух перевести — Здорово братцы славяне! Как жизнь у вас тут идеть? — здоровается Сергей, нарочно искажая слово "Идет". — Здорово-здорово! А вы кто такие? — Мы оттудова! Хенде Хох понимаешь ферштейн? — и Сергей показывает в сторону немцев. Ни каких тебе тут паролей пропусков и отзывов |никто не говорит|. — Ладно не смеши! Сразу видать свои! Мы присаживаемся |в траншее| и я спрашиваю солдат: — Немцы бьют сюда? — Да нет! Здесь жить можно! Вроде вторую неделю здесь сидим. Пока никого |из нас| не задело! Как прислали нас сюды четверых, так и сидим. Ни одного бог дал ни ранило, ни убило! Полдня мы провели на правом фланге полка, перекурили у ротной землянки, поговорили с командиром роты и пошли по траншее влево. Если на правом фланге в конце траншеи солдаты сидели открыто, то здесь на левом немецкие позиции были гораздо ближе. Солдаты переходили с места на место пригнутыми и угрюмыми, часто озирались и прятались под мерзлый грунт. — |Почему вы тут все| Чего вы все тут гнетесь, чего-то боитесь? — спросил я одного. — Щас вы тут, а потом вас нету. Вам чего, взяли и ушли. — А нам нужно сидеть и терпеть обстрелы. Чуть |движение| заметит — открывает стрельбу. Спину разогнуть не дает. Чуть шевельнулся — с десяток снарядов пускает. — А что? Из винтовок тоже стреляет? — Стреляет из пулеметов, а из винтовок не бьет. У них здесь в саженях ста землянка в низине. Иногда они появляться около нее. Ночью из автоматов стреляют. Перед утром уйдут и целый день тихо. А потом опять автоматная стрельба. Значит пришли. — А где эта землянка находиться? — А вон на краю тех кустов. Канаву перейдешь, и сразу видать там будет. Я достаю из кармана коробку спичек, вынимаю две спички и говорю солдату, — На-ка головками вверх в снег воткни. Прицелься! По головкам наведи на землянку! Только сам не высовывайся! Солдат ставит спички и одним глазом прицеливается, отходит в сторону и говорит: — Валяй смотри! Я смотрю по створу спичек и говорю, — Давай Сергей в ротную землянку беги! Вызывай по телефону Сенько, пусть со своей группой сюда идет. Скажи, что с наступлением темноты группа за передний край пойдет. Нужно пустую немецкую землянку занять. Пусть подготовит ребят и оружие. Мы подождем их здесь. Давай беги. Передашь по телефону и сразу сюда обратно. Серега убегает. Рязанцев смотрит за бруствер. Я присел в окопе на корточки и продолжаю разговор с солдатом. — Заходил один раз, — солдат привстал и показал мне варежкой в сторону кустов. — Вон до того снежного бугра доходил. Пострелял в нас с тылу и заметались славяне в траншее, думали что немец всех окружил. — А вы как же? Тоже драпанули? — Так получилось. Мы сразу не поняли, что он у нас в тылу. — Ну, а потом? — Потом сами вернулись. — А немец что? — Немец пострелял, пострелял и затих. Паника в роте была. Кто-то крикнул, что танки идут. Вот и струхнули. — Ну и что? Теперь всегда будет так? Немцы на бугор, а солдаты бегом из траншеи? — Это по первости было. А теперь |не знаю как| все будут сидеть. — Ну, а если танки пойдут? — А кто против танков с винтовками стоять будет? — Что? Опять драпанут? — А то как же! Об чем говорить? Удержи их попробуй! Это дело нашей артиллерии танки держать. А |они| артиллеристы хотят, чтобы мы их ружьями отбивали. Часа через два в траншее появился старший сержант Сенько со своей группой разведчиков. Я показал ему объект для захвата и поставил задачу. Федор Федрыч останется с вами и проведет операцию по захвату немецкого блиндажа. Сделать нужно все тихо. Как утверждает солдат, немцев в блиндаже сейчас нет. Займете блиндаж, организуете оборону. Из немецкой землянки днем не показываться. Пусть думают, что землянка пустая. Может они утром вернутся |наведаются| туда. Вот вам и язык. Надеюсь не промахнётесь. Ночью пришлю группу еще человек шесть |, пять|, для прикрытия, а через пару дней все перекачюем туда. Мы с Серегой вернемся в овраг. До рассвета надо выспаться. Если будут у вас осложнения, доложите мне по телефону. Я сделал вид, что с землянкой дело решенное, пустяковое, что мне нужно выспаться , и что с задачей они сами справиться без меня. Ночью Рязанцев по телефону доложил, что немецкую землянку заняли без выстрела. — Это не землянка, а настоящий, рубленный блиндаж, перекрытие в четыре наката. Блиндаж с нарами, с соломой, с железной печкой и запасом дров, с деревянным полом, с толстой дощатой дверью на железных петлях, со стрелковыми ячейками кругом и с отхожим местом. Все сделано по правилам саперной немецкой науки, как надо. Я выставил охрану, а остальным отдыхать |ложиться спать|. Утром немцы в блиндаж не явились |сюда не пойдут|. Будем ждать следующего утра |ночи|. Перед утром мы с Серегой перебрались в немецкий блиндаж. Прошли сутки. Немцы видно почувствовали, что в |ихнем| блиндаже кто-то есть. |Наши ребята днем ходить еще не пробовали. Но я подумал. Это не задача. Разведчики народ непоседливый, темноты дожидаться не станут. Махнут рукой и пойдут через открытое поле. Один пройдет, и другие пойдут. Когда немцы заметят, что мы в открытую ходим, снежная тропа уже пробита к блиндажу.| январь 1944 года.
Подготовка к ночному поиску Шло время. Во взводе были новички из пополнения, с ними нужно было заниматься, и мы должны были от общей учебы в тылу перейти к действиям за передним краем |нашей обороны|. Что говорить. Их нужно |было| научить почти всему. Кроме того, прежде чем пустить новичков |разведчиков| в ночной поиск их нужно подготовить, разработать подробный план действий. План должен быть во всех деталях проверен где-нибудь в тылу на снегу. Человек должен знать, как он будет действовать в реальных условиях. Каждую мелкую деталь, каждый момент разведчик должен проиграть |по минутам| и проверить на подходящей местности. Но как говорят, сколько не топчись |на снегу у себя| в тылу, от действительности это далеко |и больше похоже на учебное занятие/кинохронику о войне|. Ждать больше нельзя. Начальство торопит. Нужно готовить ночной поиск. У меня в голове два плана |двух| операций. По первому варианту идея поиска такова: Старшина достает две пары вожжей, группа разведчиков ночью спускается вниз с обрыва. Группа проходит открытое снежное поле, где находиться немецкие отдельные окопы и блиндажи. Сплошной траншеи у немцев здесь нет. Они сидят небольшими группами в отдельных опорных пунктах. Поисковая группа проходит скрытно снежное поле и углубляется в лес. С опушки леса можно вести наблюдение. Потом они так же тихо возвращаются и докладывают обстановку. Но этот маршрут довольно опасный и, к сожалению, от риска не застрахован. Если группу в низине за обрывом обнаружат немцы, то ни один из |них| ребят назад не вернется. Подняться на обрыв |отступая| под огнем противника |почти| невозможно. Успех и провал имеют равные шансы. Группа должна пройти открытое поле, где нет ни кустов, ни оврагов, ни скрытых лощин. В открытом снегу можно залечь и отстреливаться. А долго ли продержишься? Группу в пять |шесть| человек через час расстреляют |в упор|.
Приказание по разведке № 02 штаба 17 гв.стр.духовщинской краснознаменной дивизии. НП 0,5 км. Южнее Бояры-Клевны 10:00 4.1.44 г. карта 1:50.000. Противник подразделениями 413 пп и 301 пп, 206 пд обороняется на pyбеже: Фолковичи, обрыв южнее д.Бондари, Лососина, овраг в 5-ти км. южнее Заболотинки. С целью уточнения группировки противника, его огневой системы и намерений КОМАНДИР ДИВИЗИИ ПРИКАЗАЛ: .1. Командирам частей и отдельных подразделений вести усиленную разведку силами взводов пеших разведчиков и захватить контрольных пленных и документы: 52гв.сп в ночь с 6-го на 7-ое января 44 г. в районе обрыва юго-восточнее д. Бондари. 2. Командирам полков 52 и 48 немедленно приступить к оборудованию наблюдательных пунктов до командира роты включительно. Оборудование НП закончить к исходу дня 6.1.44 г. На НП иметь блиндажи с перекрытием не менее 4-х накатов. К 12:00 6.1.44 г. представить полную схему НП и доложить о принятых мерах по организации ночного поиска. 3. В дни плохой видимости и в ночное время выслать группы разведчиков для выявления действий противника в ближайшей глубине бороны противника. 4. На наблюдательных пунктах установить круглосуточное дежурство офицеров штаба. За работой НП установить строгий контроль. 5. Начальнику 2-го отделения штадива организовать на НП КСД круглосуточное наблюдение. 6. Разведдонесения представлять ежедневно к 12.00. О результатах работы разведгрупп докладывать к 7-ми 00 в указанные сроки. О принятых мерах и об исполнении донести к 20:00 6.1.44 г. Начальник штаба 17 гв. СДКД гвардии полковник
/подпись/ Карака Начальник 2-го отд. штадива гвардии майор
/подпись/ Васильев
отпёч. 5 экз.
экз. №1 в дело
экз. №2-5 по частям.
Вот так! Все это время наша жизнь прошла |под обстрелами и| под снарядами. Пришел приказ в ночь с 6-го на 7-ое взять языка, выложи или умри! С обрыва ребята сойдут |незаметно и тихо|. По полю пройдут, наследят на снегу. А потом что? Надо пойти проверить какие следы остаются, в открытом поле. — Сергей! Надевай маскхалат! Пойдем, пройдемся по полю! Мы выходим из палатки на свежий воздух. Пахнет хвоей. Под догами мелкий скрипучий снег лежит. С неба сыплется едва различимая белая пороша. Ее чувствуешь лицом. Она холодит нас, губы, сползает по щекам. Вот так наша жизнь. Сегодня ты живой осязаешь и чувствуешь метель |природу|. Я посылаю Сергея вперед, поперек снежного поля. А сам смотрю за ним, когда он исчезнет в снежной дымке |тумане|, изучаю его следы и иду вслед за ним. Я останавливаюсь и смотрю на облака. Небо серое, мглистое, по небу бегут черные |темные| прогалины неба. Мне нужно забыть очертания фигуры Сергея. Сейчас он пойдет в другом направлении. Интересно, на каком расстоянии я потеряю его из вида. Мы проделываем на снегу разные петли. Я закрываю глаза, потом открываю их и пытаюсь за несколько секунд отыскать его на фоне ночного снега. Я гоняю Сергея по полю. Он идет, то медленного, то лениво подвигается рысцой. Через некоторое время мы возвращаемся к себе в палатку. — Вот что Сергей! Даю тебе важное поручение. Пойдешь по тропе в стрелковую роту и по пути свернешь с тропы и наследишь поперек. Пересечешь тропу поперек в нескольких местах. Ну, скажем раза два, три не больше, В одном месте пройдешь обратно по своим следам. А в остальных случаях оставишь за собой одиночный след. Вобщем, нужна реальная картина, как будто поперек тропы с переднего края по снежному полю прошли люди и углубились к нам в тыл. Посмотрим, что скажут разведчики, когда увидят поперек тропы свежие следы. Ты вернешься сюда. Я позвоню Рязанцеву, он пошлет двоих и еще нескольких ребят сюда в овраг. Я опрошу по очереди каждого. Интересно, что скажут они, когда придут сюда. Нужен эксперимент и вещественные доказательства. Они сами убедятся, что на следы никто не |смотрит| обращает внимания. Сергей все сделал, как я сказал. Вернувшись в палатку, он нарисовал мне схему своих следов поперек тропы в глазомерном масштабе. И вот результаты. Ни один из разведчиков не обратил внимания на следы. Никто никогда не изучает, какие следы пересекают дороги и тропы, по которым ходят солдаты. Старшина к их приходу истопил по черному баню. Перед делом нужно попариться. На кой им хрен смотреть на какие-то следы. Каждый вшивый думает только про баню. И я подумал. Сколько всяких разных одиноких следов пересекают наши пути, дороги и тропы. И никто никогда не обращает на них внимания. Каждый занят своими мыслями, когда топает на передовую или в тыл. Может солдат решил спрямить свой путь. Может телефонисты на проводе обрыв искали. Зачем вдруг солдат полезет по колено в снег. А может он свернул по надобности. Солдат теперь культурный пошел, посередь дороги не будет безобразничать. Еще один момент уловил я, рассуждая о следах поперек тропы. Немец приучил наших солдат перебежками |миновать| …. открытые места. Мины и снаряды подгоняют солдата. И солдатики как заводные бегали и носились рысью по тропе. А почему бы и нам не подстегнуть немцев. Снарядов и мин нам для этого не дадут. А вот станковый пулемет мы можем достать и поставить. Пусть немцы тоже не разевают варежки |рты|. Жужжание и чириканье пуль действует не хуже снарядов на нервы. Я пулеметчик. Знаю это хорошо. Вот собственно и весь в деталях план ночного поиска. Разведчики должны скрытно преодолеть снежную низину, добраться до леса, организовать наблюдение. В лесу можно будет поставить обшитую белыми простынями палатку. В палатке можно отдохнуть и из нее выходить в ночной поиск на облаву немецких зевак. Здесь всплывает еще один вопрос |момент|. Прежде чем отправить людей за обрыв, нужно проверить и научить обращаться с минами. Всякое бывает. Может кто с ними и обращаться не может. Теперь я думаю уже о другом. Не лучше, ли вниз с обрыва вместо группы из шести послать всего двоих. Нет ни какого резона рисковать сразу шестью. Если погибнут все шесть, то отправить новую группу будет почти невозможно. В поиск идут добровольцы. Кто после гибели шести снова туда пойдет. А если вниз пойдут всего двое, то пройти им до леса будет легко. Им и задачу поставить надо, чтобы пройти туда и |назад| обратно. Я, например, не могу приказать человеку, иди и умри через десять минут. Там где прошел один, пройдут и другие. Тут психология важна. Потом можно собрать и десять человек , и спокойно спуститься вниз. |Это командир полка может сунуть сотню солдат под пули спокойно|. Разведка это добровольное и тонкое дело. В разведку ходят добровольцы, без всякого принуждения. В плане на ночной поиск должны быть предусмотрены все неожиданности и мелочи. Риск допускается только при личной неряшливости. И так решено. Вниз пойдут только двое. Но и этим двоим тоже нужны гарантии, что они вернуться живыми. Кто будут эти двое первые? Мысленно прикидываю, перебираю в памяти лица ребят. Командир полка сказал бы так: — Пусть оставят себе последнюю пулю! Интересно? Кто после этих слов вниз пойдет добровольно? Сам бы командир полка не стал бы стреляться. Он поднял бы лапы вверх, коснись его это дело. Ему важно вовремя вставить красное слово. А что будет потом, ему на это наплевать. Нам было известно, что те, кто побывал в плену у немцев рассматривались как дезертиры и возвращались обратно с заданием немцев |отправленные с тайным заданием обратно к нам|. Война это не только красивые слова, лихие эпизоды, отважные налеты. Это обыкновенная солдатская жизнь, человеческие страдания, тяжести и лишения, окрики и горькие обиды, смерть на каждом шагу, и ни каких тебё, ни почестей, ни радостей, ни наград. Это, если хотите, — короткая солдатская жизнь, это кровавая бойня на которую пошли простые русские люди. Спустившись с обрыва, разведчики возьмут по компасу азимут и наметит себе ориентир. Поглядывая на ориeнтир и нa лежащую перед ними местность, чтобы случайно не напороться на немцев, они перейдут снежное поле и углубляться в лес. Посмотрят, что находиться за лесом и на следующую ночь вернутся назад. Никаких активных действий, никаких выпадов и стрельбы в сторону немцев. Только наблюдение и скрытое передвижение. Обратный путь они пройдут быстрей. Азимут и ориентир в мозгах держать не надо. |Обратно спокойно идешь по своим следам|. Чувствуя близость противника солдат идет обычно опасливо, часто оглядывается, при случайном выстреле вздрагивает и приседает, передвигается вперед, переступает осторожно и как правило сутулиться. Такую опасливую фигуру сразу видно издалека. Разведчик там внизу должен идти уверенно, спокойно, как у себя дома. — У тебя что во рту? — спрашиваю я его. — У меня ничего! Тебе показалось! Может и показалось, но вижу что он не в себе. На верную смерть должен идти, вот и заикается. В это время из строя выходит высокого роста солдат и объявляет при всех: — Я сегодня идти не могу! Ничего не получиться! У меня в душе что-то оборвалось! Нет бы подойти одному и сказать без лишних свидетелей. А он взял и ляпнул при всех. Что я ему должен перед всем строем ответить? А что, собственно, лучше? — думаю я. Вот так при всех честно заявить, или скрыть, затаиться и потом увильнуть во время операции. За ним вышел из строя еще один. Молчит, весь напрягся, покраснел, хочет что-то сказать, а выдавить слова не может. Вот вам и групповой отказ! Считай, что выход на задачу сегодня сорван. А мне как быть? Как перед начальством держать доклад? Как я оправдываться буду? — Что, что? — скажет мне командир полка, — Ты у меня смотри! Опять у тебя дрожь в коленках? Иди и приказ выполняй! Я, конечно, могу принудительно послать на поиск ребят. Есть у нас группа старых, испытанных разведчиков. Но я их берегу для подходящего случая, когда есть верный шанс взять языка и без потерь вернуться обратно, когда Часто такие приказные выходы заканчиваются обнаружением немцами наших групп. Начинается такая бешенная трескотня. Артиллерия немцев начинает бить из всех батарей по ближним и дальним позициям, наворочает столько, не опомнишься потом дня два. Тот же командир полка потребует от меня выяснить может немцы в наступление на нашем участке перешли. — Немцы сидят на месте! — докладываю я. Полковая разведка попала под огонь! |Наверно| Есть большие потери! |Немецкий отчаянный грохот меняет мнение у командира полка| Может завтра новую группу послать? — спрашиваю я. — Ну тебя с твоей разведкой к чертовой матери! Тут чуть блиндаж не разнесло и не выбило мозги! Бывает и так, когда разведчики вообще не хотят говорить всей правды. Группа вместо ночного поиска ложиться где-нибудь на подходе к немцам в снег. Ляжет так, чтобы пули не достали. Потом кто-нибудь кашлянет или |пернет| сделает выстрел, ну и пошла стрельба с немецкой стороны. А бывает и так: лягут в нейтральной полосе, где в низинке. Проходит день, два, а группа не возвращается назад. Думай что хочешь. Вместо ночного поиска они двое суток в кустах, на снегу пролежали. Начальству докладывают, что группа не вернулась. Начальство думает, что она погибла. А они с пустыми руками на третьи сутки возвращатся назад. Говорят, лежали под огнем. Пойди их проверь. Кто из начальства полезет по их следам под немецкую проволоку. А стрельба на передовой все время стоит. Может и правда пулеметным огнем к земле их немцы прижали. Я однажды двое суток на спине лежал. Бьет под кромку снега шевельнуться не дает. Не то, чтобы на бок повернуться. Чудесные ребятки |собираются и| служат в полковых разведках. У них богатая фантазия и исключительно тонкое на немцев чутье. Из них никого глоткой и руганью, и медалью не прошибешь. К ним нужно иметь душевный подход |проявлять| отеческую заботу и справедливость во всех делах. А если дело пойдет на крик, на обман и лицемерие, — считай, что в разведке плохие будут дела. — Сергей! Сходи в баню! Пригласи Сенченкова! Скажи, чтоб пришел! Посоветоваться надо! — Я товарищ гвардии капитан отселева крикну! — Нет Сергей! Ты дорогой сам туда сходи! Пригласи с уважением, чтоб другие видели! Сходи! Сходи! Не ленись! Ты брат парень шустрый на ходу и неленивый! Я остался один, почесал затылок и опять задумался. Начальство в приказе требует, чтобы разведка пошла под обрыв. И я и ребята знают, что от туда живым не вернешься. Вон в роте дивизионной разведки, именуемой 3 ОГРР (3-я отдельная гвардейская разведрота) Группа, имея радию, вышла, как указано в приказе в ночь на 30-ое, как положено. Но не доходя до передовой группа повернула обратно, отошла в свой тыл километров на пятнадцать, расположилась в лесу и стала передавать данные о противнике. В назначенный срок, через пять дней группа вернулась в расположение дивизии. Некоторых представили к медалям, а одного парня взяли и обошли. Он по пьянке возьми да и скажи. Скандал был невероятный. Командира роты сняли с занимаемой должности, перевели в роту охраны. Теперь он был командиром роты автоматчиков. В разведку ему не надо ходить и за работу разведчиков ответственности никакой. Вскоре вернулся Сергей и вслед за ним в палатку зашел Сенченков. Он внимательно все выслушал и во многом со мной согласился. На следующую ночь нам предстояло вместе с ним проиграть весь вариант на снегу у себя в тылу. Нужна была подходящая местность. Утром после кормежки мы должны были отправиться искать ее. В эту ночь, когда разведчики мылись в бане, в блиндаже на передке случилось непредвиденное |происшествие|. Два разведчика, которых оставили для охраны блиндажа, стояли снаружи и наблюдали за немцами. Мина, прилетевшая сверху, тихо хряпнула и ранила сразу двоих. При очередной проверки связи блиндаж перестал отвечать. На линию послали связиста. Он и доложил, что разведчики ранены и самостоятельно двигаться не могут. Я велел Сергею послать санитаров, чтобы вынести их. — А мы с тобой пойдем посмотрим что делается там впереди. Рязанцев в бане мокрый сидит. Нам с тобой, как сухие мы, придется идти. Возьмем с собой Сенченкова, пусть с нами идет. — Пошли! Мы идем по тропе, до утра еще далеко. Тропа узкая и глубокая. Солдаты ходят по ней как по лыжне, ступают ногами, волоча за собой валенки. Впереди словно ползком двигается темная бровка леса. Спускаемся в траншею, поворачиваем круто влево и идем к блиндажу. Траншея кончается, телефонный провод тянется кверху и уходит по снегу дальше. Идем перебежкой вперед. Вот снежный бугор блиндажа, вот окопы. На снегу перед входом в блиндаж лежат оба раненых. — Где санитары? — спрашиваю я. — Санитары были? — повторяю я свой вопрос. — Были товарищ гвардии капитан! Они перевязали нас и сказали, чтобы мы лежали и не двигались, забрали автоматы и вывернули карманы. — А теперь где они? — Один за носилками побежал, а двое в блиндаже греются. — Озябли, говоришь? — Сергей! Возьми полено, припри снаружи дверь! Упри полено в ступеньку, чтобы изнутри не могли открыть. Сделай по тихому, не спугни санитаров, а то все дело испортишь! — Сделаем все как вы сказали! — У тебя Сергей в запасном диске патроны есть? — Имеются! У меня в мешке россыпью с сотню найдется! — Лезь наверх! Сыпани в трубу горсти две! Посмотрим, что эти прохвосты делать будут? Я их научу как у раненых разведчиков по карманам шарить! Серега забирается наверх, достает горсть патроны и сыпет их в дымящуюся трубу. Патроны постукивая по железной трубе устремляются вниз. Я вспоминаю Грязнова, которого слабило, когда мы бросали патроны ТТ в окрытую дверку горящей железной печки. Они с треском рвались, но силы никакой не имели. Внутри блиндажа началась беспорядочная трескотня. Кто-то с силой шарахнулся в дверь. Из трубы вырвалось облако черного дыма и посыпались искры. Через несколько секунд послышались вопли и удары прикладом в дверь. — Ну-ка дай очередь из автомата в дверь. Пули от ТТ толстые дверные доски на пробьют! Патронов десять пусти для страху! — А теперь вынимай полено и командуй им Хенде хох. Дверь отворилась, и изнутри вывалились перепуганные санитары с поднятыми лапами вверх. Из-под верхней притолоки повалил сизый дым. Мы гоготали. — Ну что попало за мародерство? Теперь не будете лазить у раненых по карманам! Вещи сейчас же вернуть! — Нам товарищ гвардии капитан приказано всех раненых на вещи осматривать. Оружие забирать. Трофейные вещи изымать и в санроту сдавать. Мы все по инструкции делаем. — Я вам такую инструкцию пропишу, что вы в другой раз к карманам разведчиков и не коснетесь. Разведчики лежат раненые на снегу, а они свои зады у печки греют! В это время третий санитар прибежал с носилками. — Кладите на носилки и несите в овраг. Там старшина с лошадью вас дожидается. И больше на глаза не попадайтесь мне. Все поняли? Карманники несчастные! Раненых положили на носилки, появились еще два санитара из стрелковой роты. Мы забрали их оружие и остались около блиндажа. Рязанцев должен прислать группу ребят, как только они закончат баню. Перед самым рассветом. Ночью две группы ползали к немецким позициям. Мы подбирали себе объект. Немцы по нейтральной полосе стреляли мало. Нужно было не обнаружить себя. Разведчики прослушивали оборону немцев с самого возможно близкого расстояния. — У них там блиндаж ! — сказал этот кто-то командиру роты. Солдаты несколько воспряли духом |но загривки у них зачесались, то ли на нервной почве, а может вши почуяли неладное и беду|. Командир стрелковой роты молодой лейтенант побежал к нашему блиндажу. — Где капитан? — крикнул он часовому. Немцы нас обошли по кустам, окружают! Он хотел было cyнуться в блиндаж, но часовой его остановил, не пустил даже в проход на ступеньки. — Щас узнаю! Здесь погоди! Вернувшись из блиндажа, часовой объявил лейтенанту, — Щас ординарец, капитана выйдет. С ним поговори! А капитана не велено будить. Заспанный, позевывая и тяжело вздыхая в проходе блиндажа показался Сергей. — Где капитан? — спросил командир роты. — Он спит. Он те на што? — Разбуди капитана! Немцы нас по кустам обошли. — Капитан будить себя не велел. Он сказал, пусть немцы ближе подойдут. Если подойдут, велел разбудить дежурную группу. А капитана я второй раз будить не стану. Он очень ругается, когда его зря будят. Чего-чего, а поспать он любит! Серега широко зевнул, оскалив зубы, издал какой-то унылый душевный звук, почесал затылок, погонял на нагашнике надоедливых вшей |которые появились у нас у нас как только мы перешли жить в немецкий блиндаж|, посмотрел на небо сморщась, как бы прикидывая скоро ли будет рассвет, повернулся спиной к лейтенанту, пригнулся, подобрав под ремень живот, и рванул раскатисто и громко. Не оборачиваясь и лениво, он зашагал по ступенькам вниз. Часовой |от неожиданного громкого звука вздрогнул| вскинул глаза на лейтенанта, повел |брезгливо| в сторону носом, отклячил нижнюю губу и на его лице появилось выражение: — Разговор окончен! Ну что еще тебе? Давай, топай к пехоте своей! — выражали его глаза выразительно. Командир роты замялся, соображая что-то, произнес невольно — Фу ты! повернулся и побежал к своим, стрелкам. — Ну что там разведчики? — спросил кто-то из солдат, когда лейтенант вернулся назад. — А где их капитан? — Капитан не велел его будить! Эти слова, как ушат холодной воды, подействовал на солдат. — Как спят? — недоумевали солдаты. — Капитана растолкали. Он сказал, чтобы больше не будили. Пусть подойдут поближе! Они поднимут дежурную группу. А капитана будить не велено. А как же, немцы? — спросил кто-то. Рассказчик пустил струю дыма, покашлял в кулак и продолжал; — Что немцы? Немцы увидели, что у наших паники никакой, полежали в снегу, задом, задом и убрались восвояси. Они боялись, что сами попадут в окружение. На войне всякое бывает. Ждут кто первый, так сказать, в штаны наложит. — Это что же выходит? Немцы не выдержали и наложили? — А ты как думал? И наложишь! Когда вокруг тебя русские сидят в окопах кругом. Немцы уже не те, что были раньше! Левее нашего блиндажа за просекой стоял, по-видимому, усиленный взвод немецкой пехоты. Он прикрывал фланг немецкой обороны в районе деревни Лапути. Мы две ночи подряд лазили под самые окопы к немцам за просеку, щупали, искали, прослушивали и смотрели, но ни одного слабого места найти не могли. У немцев все прикрыто кругом, подступы к окопам простреливаются кинжальным огнем из трех пулеметов, не говоря об артиллерии поддержки, которая нет, нет, да брызнет огнем. Ни одного слабого места, где бы можно было просочиться в оборону и взять без потерь языка. Нужно бросаться на пулеметы. А из этого известно, что выйдет. — Я говорил тебе Федя, что здесь бесполезно искать. Мы понесем здесь большие потери. — А что будем делать. Если подходящего места нет. Под обрыв не пойдешь. Из-под обрыва |оттуда| и на вожжах обратно не вырваться. Две разведгруппы к утру вернулись из поиска. Ребята |разведчики|, кто лежал на нарах, кто сидел на лавке у стены и курил. Вчера нам в блиндаж дали телефонную связь. Два телефониста поставили аппарат и устроились у окна на нарах. Я вошел в блиндаж, по смотрел в их сторону. На стене у окна висели немецкие картинки. Тут были какие-то цветные портреты немецких актеров и размалеванных актрис. Кто-то их выдрал из журналов, валявшихся в блиндаже под нарами и мякишем жеванного черного хлеба прилепил их у окна на стене. — Кто это немецкую мазню здесь развесил? — Телефонисты! Товарищ гвардии капитан. — Навешали тут всякое иностранное дерьмо и млеют от восторга. Живут на русской земле, |плюют на неё|, приклоняются перед иностранными сифилитиками. Люди жизни за эту землю кладут. А эти телефонные черви сидят под накатами и картинки слюнявят. Ну-ка сдирай их со стены, забирай аппарат и в окоп быстро наружу! Видали? Они еще на нарах места себе заняли! — Рязанцев! Предупреди часовых! В окопе, на снегу их держать! Там где стоят наши часовые! На следующий день меня по телефону вызвали в штаб. Нового командира полка нам еще не дали. Дело в том, что наш командир полка дня три тому назад у всех на глазах был убит в ротной траншее. Он как-то поддал и решил показать, что он ничего не боится. Полтора месяца не вылезая просидел в блиндаже, а тут нечистая его поддела. Пьяному море поколен! Решил сходить на передовую. Смотрите бездельники |все|, сам полковой пришел в траншею к солдатам! |вперед не сгибаясь!| По дороге на передовую вначале вроде било тихо кругом. И |эта коварная| тишина его |обманула и| подхлестнула |его|. |— Что вы тут мне мозги вправляете? Головы поднять нельзя! Тут ни одного снаряда не разорвалось. Нет то, что около моего блиндажа! Посрать выйти нельзя! А тут…, и он остановился на тропе и демонстративно решил отлить. Комбат, пригнувший было спину, молча проглотил слюну. Он хотел что-то сказать, но посмотрел на мaйopa и осекся сразу. Уж очень у него решительный и непреклонный был вид и взгляд. — Ты мне языком не мели! — заорал он на всю округу. — Ты мне дело говори! — Где у тебя тут все время люди гибнут?| Впереди шел связной солдат из роты. За ним шел сам, а потом комбат. За комбатом два телохранителя с автоматами, и в полушубках, потом военфельдшер и еще кто-то. Вся компания до траншеи дошла без обстрела. Командир полка спрыгнул в проход, прилег животом на переднюю стенку |траншеи|, вскинул к глазам бинокль |и стал им водить|. И тут с бешенной силой ударил первый снаряд. Вслед за ним |две батареи немцев плюнули|вдоль траншеи еще рвануло несколько |раз|. Солдаты поговаривали, что немец откуда-то ведет наблюдение |за тропой и траншеей|. Стоит кому показаться на тропе, как тут же следует моментальный обстрел. Все повалились на дно траншеи, деваться было некуда. Переждав обстрел, комбат решил перебежкой податься к ротной землянке. — Бежим вперед, — крикнул он и поднялся на ноги. Остальные рывком поднялись, и в это время несколько снарядов рвануло у них в ногах. Троих сразу убило. Комбат получил контузию. Не задело связного солдата из роты |и того, кто был сзади|. Солдат вовремя метнулся за поворот и нырнул в дыру под мерзлый грунт. Он знал, когда и куда нужно вовремя смыться, потому и остался в живых. Фельдшера ранило в руки. Он даже перевязать себя не мог. |Наш начальник штаба в рот перестал брать спиртное после такого случая. — Ну да? Вот тебе и ну да! Полк остался на время без командира полка!| — Сколько он пробыл на фронте? — спросил я как-то начальника штаба. — Месяца два, полтора! А ты капитан? Мне говорили, с сорок первого воюешь? — Да! С сентября сорок первого! — И все время под пулями? — В чем же дело? С сорок первого и вроде ничего? — Я ранен несколько раз. А вообще ничего! |Я в блиндажах в тылу не сижу| Все время на передовой |бегаю|. Ухо востро держу. Слышу когда надо пригнуться, когда ткнуться в снег, кода броском место сменить. По полету снаряд слышу. Вот только здесь стоял, взял и в другое место ушел. Почему ушел, не знаю |могу ответить|. Оглянулся назад, а в то место, где я только что стоял, ударил снаряд, земля встала дыбом. Улавливаю что-то на слух, хоть ясно и не осознаю, заранее сказать не могу. Всегда настороже. — Когда мне в роту нужно идти, или в нейтральную |полосу ползти, за два дня| спиртного в рот не беру. Ребятам положенные ежедневно сто грамм выдавать запрещаю! Старшине строго настрого приказано перед выходом на передовую ни капли ни кому не давать. Раз в неделю у разведчиков перерыв в работе бывает, когда отдыхают |очередная группа два, три дня| вот тогда старшина и выдает |старшина выдает каждому его положенную порцию. А если каждый день её выдавать то люди будут попадать под любой снаряд и шальную пулю|. Во время работы у разведчиков сухой закон. — Вы меня по какому-то вопросу вызывали? — Да! Нового командира полка нам еще не дали. В полку осталось мало солдат. Ночные поиски нужно прекратить. Этот вопрос с дивизией согласован. Ты со своей разведкой переходишь в боевой резерв полка. С переднего края сегодня ночью своих всех снимешь, передашь блиндаж соседней роте, располагаться будешь с ребятами здесь в овраге. |Немцы могут снова предпринять вылазку обойти наши роты с другой стороны|. Резерва пехоты в полку |и в дивизии| нет. До получения нового пополнения будешь находиться в моем распоряжении. |В полку весь наличный состав стрелков находится в передней траншее. Снять с переднего края ни одного солдата не могу|. — Все ясно! — сказал я. Я пошел к себе! Нужно до вечера выспаться! — Ну Федь! Считай что тебе повезло! Приказано всей разведкой сниматься и отправляться в овраг. Будем стоять в резерве полка. Опять на боковую! |Думаю, что вылазки немцев по краю кустов заставили наше начальство иметь под рукой разведчиков на всякий случай|. Нам нужно пару пулеметов иметь |для этого всякого случая|. В ротах нет ни одного свободного. Пошли старшину в тылы. Пусть у оружейников возьмет |раздобудет. И скажи, чтоб боеприпасов к ним привез.| Ночью мы перешли в овраг и расположились в палатках. У нас началась |сравнительно| спокойная жизнь. Старшина на следующий день вернулся из тыла, привез пулеметы и несколько цинков патрон. |И ещё он где-то| Раздобыл американский фонарик. Американский фонарь, в отличии от немецких и наших плоских, имел цилиндрический вид. Один такой фонарь |в результате неясных манипуляций| оказался в руках у старшины. Фонарь принес Сергей. |Он уже успел повстречаться и переговорить со старшиной. Вообще, Сергей был сообразительным и шустрым малым.| До некоторого времени я даже не знал, что он успел побывать в тюрьме, хотя лет ему было девятнадцать. У него со старшиной был исключительный контакт. Разведчики в шутку называли старшину крестным отцом Сереги. — Товарищ гвардии капитан! Вот вам фонарик! Старшина велел передать! Сергей называл меня |всегда| по-разному. Иногда просто капитаном, когда разговор должен пойти ни туда, ни сюда. А когда он обращался ко мне вполне официально, это значило, что он собирается мне что-то важное сообщить. Я знал |эту,| его форму обращения и знал, когда он собирается мне что-то важное сообщить. Например: — Товарищ гвардии капитан! Вас вызывает к себе начальник штаба! Или: — Товарищ капитан! Старшина прислал две бутылки немецкого шнапса! Как прикажите? Сейчас распечатать или подождать |на потом|? — Сколько градусов? — Тридцать два! — Открывай! Чего их в мешке таскать! Пока пулей не задело! Теперь, вот фонарь! Луч фонаря бил исключительно далеко. Так далеко, что доставал до низких зимних облаков. Луч прямой и тонкий. Наведешь на облако, видно отчетливо светлое пятно. А на снегу он бьет метров на триста. Немецкие фонари ни в какое сравнение не шли. Фонарь можно настраивать вращением головки. Он дает то широкий ближний свет, то узкий и далекий. Зеркало в фонаре отличное. Настоящий параболоид. Внутри круглые батарейки «Сатурн» стоят. Баловались, баловались фонариком. Каждому хотелось посветить по облакам из него. Немцы, по-видимому, засекли яркий луч. Через несколько минут по оврагу ударили сразу всей батареей. Кто-то из темноты истерично кричит, — Выключай фонарь! — Кто это орет? — спрашиваю Сергея я. — Ну-ка сходи Сергей взгляни, кто там надрывает глотку? Сергей возвращается, качает головой и, смеясь, докладывает: — Это наши полковые! Вчера установили здесь свою пушку. Вообще-то надо посветить им в рожу. Пусть немец пустит им с десяток снарядов на пробу. А то они всю войну прячутся по кустам где-то в тылу. — Хрен с ними! На убери фонарь к себе в мешок. Потом еще раз, где ни будь посветим. — У штабистов, товарищ капитан, почти у каждого такой имеется фонарь. Это старшина в дивизии у кого-то присмотрел. Нам не дают. А для чего они им нужны, ума не приложу. — Как для чего? В сортир после бомбежки ходить. А то может со страху и мимо, между кальсон в штаны наложить. Нам бы в разведку еще пару таких фонариков достать. В ночном поиске пригодятся. Дал лучом раз по облакам, вот тебе и сигнал, вместо ракеты. — Это Сергей сигнальные фонари. Предназначены они, не по сортирам ходить и ни сигналы давать в ночном поиске. Это когда осмотреть с большого расстояния из передней траншеи нужный объект нужно. В ночном поиске нужно применять такие сигналы, чтобы они не отличались от немецких. Фонариком разведгруппа сразу обнаружит себя. — Ты спрятал его в мешок? — Так точно! Товарищ гвардии капитан! — Пошли! Мы вышли из соснового бора и повернули на тропу. Мины и снаряды Не успел я вернуться с передовой, как из штаба явился связной и сказал, что меня требуют на КП. По дороге связной мне сообщил, что к нам в полк прибыл новый командир полка. Опять наверно за языком пошлют? — подумал я. Командир полка новый. Что он может знать о передовой, о наших человеческих возможностях. Какую картину он может представить о передовой? Что он может сказать о войне? Для него война раскрашенная карта на столе при свете бензиновой горелки. Он слышит, что где-то ухает, где-то дрожит и вскидывается земля, знает, что гибнут люди, но для него главное приказ свыше. В полку осталось мало солдат. Хорошо что немец сидит и не атакует |наши позиции. Все сидят в обороне. И наши солдаты, и немцы, и командир полка в укрытии блиндажа. Но каждый по разному делает свою работу.| Что видят солдаты? О чем думают солдаты? Чем заняты их головы? Чем собственно они живут? До командира полка все эти мелочи не доходят. Донесение командира роты, — это записка о наличии солдат и потерь. Чтобы знать состояние солдат, с солдатом нужно поговорить. Посидишь рядом под огнем в одном окопе, может что тебе и скажет |о воне, и о себе|. А если спросить раненого, как идут дела в стрелковой роте, от раненого ничего не узнаешь, у него свое не уме. |А под огонь из офицеров никто не хочет идти.| Я шел на КП полка и думал, зачем меня вызывают туда. Я поскреб ногтями лоб. — Вы что, товарищ капитан? Сергей как будто знал, о чем сейчас я думал. — Чешутся мозги Сергей! — Пополнение в полк прибыло! Идем людей получать, — сказал он, предполагая, что я в курсе дела. — Возможно? — ответил я неопределенно. — А ты откуда знаешь? — Старшина вчерась говорил! — Ну и дела! — Нас хотят послать в дивизию получить для полка две сотни солдат нового пополнения. Откуда Серега знает, что в дивизию прибыло новое пополнение? Был со мной все время рядом, никуда не отлучался, видно перекинулся, где парой слов со старшиной и ухватил на ходу эту новость. Действительно. Когда я явился на КП, мне дали задание поехать в дивизию и получить для полка две сотни солдат, |как говорил Сергей|. Дали две сотни, потом еще одну. В результате сутки на ногах без сна и без отдыха. Усталые и измученные мы вернулись к себе и повалились спать. 15.11.79 г. Мне нужно было выспаться, чтобы быть готовым к новым заданиям |и действиям|. При подготовке ночного поиска каждый из нас должен быть со свежими силами |и с ясной головой|. Нужно быть в отличной форме, как после хорошей парной бани, чтобы и на душе было легко и спокойно, тогда ты способен рассуждать и думать |на разные темы|. Разведка дело тонкое, незаметный мельчайший штрих, пустяковая деталь может решить исход задуманной операции и поставить под удар человеческие жизни. И в этот раз, когда я залег основательно и решил, как следует выспаться, наш стрелковый полк решили перевести на другой участок и бросить на прорыв передней линии немецкой обороны. Там на новом участке в сторону немецкой обороны проходил большак на Витебск. 48 полк подвинули на наше место, 45-ый находился в резерве дивизии. Большого наступления на Витебск не предполагалось. К нам в гвардейский корпус был назначен новый ком.кор. генерал Безуглый. Он решил провести операцию местного значения, подготовить ее и нанести удар немцам на узком участке. Передовые роты полка и саперные подразделения дивизии получили приказ усиленно заняться земляными работами и возведением на переднем крае оборонительных сооружений. На новом участке |, где до нас стояла пехота другого| полка закипела работа. Солдатам о наступлении ничего не говорили. Офицеры тоже не все знали |, про задуманный удар|. Кругом валили лес, пилили бревна |в размер| на перекрытия, ночами на клячах подвозили к передовой. Подъезд на новом участке был хороший, прям по большаку. Были отрыты глубокие котлованы |на передовой|. Подвезут бревна, тихо свалят, а потом солдаты их волоком занесут и уложат в срубы. Немцы видели, что на нашем участке ведутся строительные работы |по возведению укреплений|. Ночью постреливала немецкая артиллерия. Днем стал появляться костыль. Раза два над нами кружила немецкая рама «Хенкель-111»???. Она переваливалась с бока на бок и фотографировала: приготовленные котлованы, штабеля бревен для накатов, незавершенные кладкой срубы, готовые блиндажи |и наблюдательные пункты|. Возведение сооружений шло полным ходом. Немцы не долго ждали наше копание в земле, данные съемки они через несколько дней нанесли на карты и как-то днем начали обстрел наших сооружений. Немцы стреляли, а наши упорно копали землю и возводили накаты. И вот результат: Очки мы им втерли основательно. Я с разведкой сидел на переднем крае, и мы вели за немцами усиленное наблюдение. Наша артиллерия на немецкие обстрелы |вяло| не отвечала. Наши вели пристрелку переднего края немецких позиций. Немцы никак не могли сообразить, что здесь под видом строительных работ подвозят снаряды, готовят для пушек огневые позиции, устанавливают пушки, правят дороги, строят мосты. Широкие следы пушечных колес тянулись к передовой, их нужно было к утру забросать валежником и хворостом. Немцам казалось, что мы боимся удара с их стороны. Вдоль большака немцы вполне могли пустить свои танки. |Первого выстрела в упор они с нашей стороны никак не ожидали.| Как-то днем нас офицеров всей дивизии собрали, с нами хотел поговорить новый командир гвардейского корпуса генерал Безуглый. Не часто нас собирали вот так. Выступило несколько командиров полков, сказал несколько слов наш командир дивизии Квашнин. Потом выступил Безуглый. У нас было приподнятое настроение. С нами говорили |вроде как с людми|. Две батареи пушек стояло у нас на переднем крае. Все было пристреляно, все было наготове. Сзади в кустах и на опушках леса стояло не менее полсотни стволов. Когда грохнул залп, и вверх поднялась земля, когда дрогнули вместе с землей и качнулись немецкие траншеи, когда заходили землянки и поползли в сторону окопы, с немецкой стороны не прозвучало ни выстрела. С чего бы они онемели? Может, почувствовали, что весь фронт загудел |и вздрогнул вдруг|. Здесь перед нами сидела пехотная рота немцев. Они ждали второго, еще более мощного удара, пушки, ружья и пулеметы их упорно молчали. Но второго удара с нашей стороны не последовало. Через десять минут поднялась пехота и пошла на немцев. Первая немецкая траншея была взята без всяких потерь. В траншее сидели оглушенные немцы. Пока стрелки солдаты разбегались и шарили по блиндажам, разведчики успели схватить немецкого офицера
